- ?..
- Я же сказал, отвали. Не мешай смотреть.
- А на что это ты смотришь?
- Вот идиот, Господи... Ну, на солнце.
Шестипалый поднял взгляд от черной поверхности
почвы, усыпанной едой, опилками и измельченным торфом, и щурясь уставился
вверх.
- Да... Живем, живем - а зачем? Тайна веков. И
разве постиг кто-нибудь тонкую нитевидную сущность светил?
Незнакомец повернул голову и посмотрел на него с
брезгливым любопытством.
- Шестипалый, - немедленно представился
Шестипалый.
- Я Затворник, - ответил незнакомец. - Это у вас
так в социуме говорят? Про тонкую нитевидную сущность?
- Уже не у нас, - ответил Шестипалый и вдруг
присвистнул. - Вот это да!
- Чего? - подозрительно спросил Затворник.
- Вон, гляди! Новое появилось!
- Ну и что?
- В центре мира так никогда не бывает. Чтобы сразу
три светила.
Затворник снисходительно хмыкнул.
- А я в свое время сразу одиннадцать видел. Одно в
зените и по пять на каждом эпицикле. Правда, это не здесь было.
- А где? - спросил Шестипалый.
Затворник промолчал. Отвернувшись, он отошел в
сторону, ногой отколупнул от земли кусок еды и стал есть. Дул слабый теплый
ветер, два солнца отражались в серо-зеленых плоскостях далекого горизонта, и в
этой картине было столько покоя и печали, что задумавшийся Затворник, снова
заметив перед собой Шестипалого, даже вздрогнул.
- Снова ты. Ну, чего тебе надо?
- Так. Поговорить хочется.
- Да ведь ты не умен, я полагаю, - ответил
Затворник. - Шел бы лучше в социум. А то вон куда забрел. Правда, ступай...
Он махнул рукой в направлении узкой грязно-желтой
полоски, которая чуть извивалась и подрагивала, - даже не верилось, что так
отсюда выглядит огромная галдящая толпа.
- Я бы пошел, - сказал Шестипалый, - только они
меня прогнали.
- Да? Это почему? Политика?
Шестипалый кивнул и почесал одной ногой другую.
Затворник взглянул на его ноги и покачал головой.
- Настоящие?
- А то какие же. Они мне так и сказали - у нас,
можно сказать, самый решительный этап приближается, а у тебя на ногах по шесть
пальцев... Нашел, говорят, время...
- Какой еще "решительный этап"?
- Не знаю. Лица у всех перекошенные, особенно у
Двадцати Ближайших, а больше ничего не поймешь. Бегают, орут.
- А, - сказал Затворник, - понятно. - Он, наверно,
с каждым часом все отчетливей и отчетливей? А контуры все зримей?
- Точно, - удивился Шестипалый. - А откуда ты
знаешь?
- Да я их уже штук пять видел, этих решительных
этапов. Только называются по-разному.
- Да ну, - сказал Шестипалый. - Он же впервые
происходит.
- Еще бы. Даже интересно было бы посмотреть, как
он будет во второй раз происходить. Но мы немного о разном.
Затворник тихо засмеялся, сделал несколько шагов
по направлению к далекому социуму, повернулся к нему задом и стал с силой
шаркать ногами так, что за его спиной вскоре повисло целое облако, состоящее из
остатков еды, опилок и пыли. При этом он оглядывался, махал руками и что-то
бормотал.
- Чего это ты? - с некоторым испугом спросил
Шестипалый, когда Затворник, тяжело дыша, вернулся.
- Это жест, - ответил Затворник. - Такая форма искусства.
Читаешь стихотворение и производишь соответствующее ему действие.
- А какое ты сейчас прочел стихотворение?
- Такое, - сказал Затворник.
Иногда я
грущу,
глядя на
тех, кого я покинул.
Иногда я
смеюсь,
и тогда
между нами
вздымается желтый туман.
- Какое ж это стихотворение, - сказал Шестипалый.
- Я, слава Богу, все стихи знаю. Ну, то есть не наизусть, конечно, но все
двадцать пять слышал. Такого нет, точно.
Затворник поглядел на него с недоумением, а потом,
видно, понял.
- А ты хоть одно помнишь? - спросил он. -
Прочти-ка.
- Сейчас. Близнецы... Близнецы... Ну, короче, мы
там говорим одно, а подразумеваем другое. А потом опять говорим одно, а
подразумеваем другое, но как бы наоборот. Получается очень красиво. В конце
концов поднимаем глаза на стену, а там...
- Хватит, - сказал Затворник.
Наступило молчание.
- Слушай, а тебя тоже прогнали? - нарушил его
Шестипалый.
- Нет. Это я их всех прогнал.
- Так разве бывает?
- По-всякому бывает, - сказал Затворник, поглядел
на один из небесных объектов и добавил тоном перехода от болтовни к серьезному
разговору: - Скоро темно станет.
- Да брось ты, - сказал Шестипалый, - никто не
знает, когда темно станет.
- А я вот знаю. Хочешь спать спокойно - делай как
я. - И Затворник принялся сгребать кучи разного валяющегося под ногами хлама,
опилок и кусков торфа. Постепенно у него получилась огораживающая небольшое
пустое пространство стена, довольно высокая, в его рост. Затворник отошел от
законченного сооружения, с любовью поглядел на него и сказал: - Вот. Я это
называю убежищем души.
- Почему? - спросил Шестипалый.
- Так. Красиво звучит. Ты себе-то будешь строить?
Шестипалый начал ковыряться. У него ничего не
выходило - стена обваливалась. По правде говоря, он и не особо старался, потому
что ничуть не поверил Затворнику насчет наступления тьмы, - и когда небесные
огни дрогнули и стали медленно гаснуть, а со стороны социума донесся похожий на
шум ветра в соломе всенародный вздох ужаса, в его сердце возникло одновременно
два сильных чувства: обычный страх перед неожиданно надвинувшейся тьмой и
незнакомое прежде преклонение перед кем-то знающим о мире больше, чем он.
- Так и быть, - сказал Затворник, - прыгай внутрь.
Я еще построю.
- Я не умею прыгать, - тихо ответил Шестипалый.
- Тогда привет, - сказал Затворник и вдруг, изо
всех сил оттолкнувшись от земли, взмыл вверх и исчез за стеной, после чего все
сооружение обрушилось на него, покрыв его равномерным слоем опилок и торфа.
Образовавшийся холмик некоторое время подрагивал, потом в его стене возникло
маленькое отверстие - Шестипалый еще успел увидеть в нем блестящий глаз
Затворника, - и наступила окончательная тьма.
Разумеется, Шестипалый, сколько себя помнил, знал
все необходимое про ночь. "Это естественный процесс", - говорили
одни. "Делом надо заниматься", - считали другие, и таких было
большинство. Вообще, оттенков мнений было много, но происходило со всеми одно и
то же: когда без всяких видимых причин свет гас, после короткой и безнадежной
борьбы с судорогами страха все впадали в оцепенение, а придя в себя (когда
светила опять загорались), помнили очень мало. То же самое происходило и с
Шестипалым, пока он жил в социуме, а сейчас - потому, наверное, что страх перед
наступившей тьмой наложился на равный ему по силе страх перед одиночеством и,
следовательно, удвоился, - он не впал в обычную спасительную кому. Вот уже стих
далекий народный стон, а он все сидел съежась возле холмика и тихо плакал.
Видно вокруг ничего не было, и, когда в темноте раздался голос Затворника,
Шестипалый от испуга нагадил прямо под себя.
- Слушай, кончай долбить, - сказал Затворник, -
спать мешаешь.
- Я не могу, - тихо отозвался Шестипалый. - Это
сердце. Ты б со мной поговорил, а?
- О чем? - спросил Затворник.
- О чем хочешь, только подольше.
- Давай о природе страха?
- Ой, не надо! - запищал Шестипалый.
- Тихо ты! - прошипел Затворник. - Сейчас сюда все
крысы сбегутся.
- Какие крысы? Что это? - холодея спросил
Шестипалый.
- Это существа ночи. Хотя на самом деле и дня
тоже.
- Не повезло мне в жизни, - прошептал Шестипалый.
- Было б у меня пальцев сколько положено, спал бы сейчас со всеми. Господи,
страх-то какой... Крысы...
- Слушай, - заговорил Затворник, - вот ты все
повторяешь - Господи, Господи... у вас там что, в Бога верят?
- Черт его знает. Что-то такое есть, это точно. А
что - никому не известно. Вот, например, почему темно становится? Хотя,
конечно, можно и естественными причинами объяснить. А если про Бога думать, то
ничего в жизни и не сделаешь...
- А что, интересно, можно сделать в жизни? -
спросил Затворник.
- Как что? Чего глупые вопросы задавать - будто
сам не знаешь. Каждый как может лезет к кормушке. Закон жизни.
- Понятно. А зачем тогда все это?
- Что "это"?
- Ну, вселенная, небо, земля, светила - вообще
все.
- Как зачем? Так уж мир устроен.
- А как он устроен? - с интересом спросил
Затворник.
- Так и устроен. Движемся в пространстве и во
времени. Согласно законам жизни.
- А куда?
- Откуда я знаю. Тайна веков. От тебя, знаешь,
свихнуться можно.
- Это от тебя свихнуться можно. О чем ни заговори,
у тебя все или закон жизни, или тайна веков.
- Не нравится, так не говори, - обиженно сказал
Шестипалый.
- Да я и не говорил бы. Это ж тебе в темноте
молчать страшно.
Шестипалый как-то совершенно забыл об этом.
Прислушавшись к своим ощущениям, он вдруг заметил, что не испытывает никакого
страха. Это его до такой степени напугало, что он вскочил на ноги и кинулся
куда-то вслепую, пока со всего разгона не треснулся головой о невидимую в
темноте Стену Мира.